Громыханье стихий

Полицейские были довольны,
что узнали, кто раздавленный.
Фёдор Достоевский. «Преступление и наказание»

НЕ «Я», но «Азъ» говорили прежде. И выводились по кружалу каменные арки, и писались кириллицей книги, и строились корабли, чтобы добывать зверя морского и открывать новые земли. Потому что «Азъ»! Первая буква в азбуке, первый алеф в алфавите, бык огнедышащий, свет животворящий. «Азъ» – это громыханье стихий в подземном жаре и небесном трепете. Это «Честь имею!» и «Посторонись-ка, государь», это мороз и солнце, большой русский роман, трубы и литавры, топ Яндекса, первая строка… Был «Азъ», стало «Я».

Никто и оглянуться не успел, как самоназвание человека, поставленное Кириллом и Мефодием быть первой буквой азбуки, с этого первого места скатилось и, пролетев сквозь весь алфавит, упёрлось в букву тридцать третью. Так и оказался наш человек не «Азъ» уже, но «Я». Только и «Я» у него тоже выходит неловко. Противно «Я» нашему соборному самосознанию, климату и грамматике, что твои лягушки в сахаре.

А как же иначе, если ещё в детсадовском возрасте каждый из нас узнал от воспитательницы, что якать нехорошо: «Я – последняя буква в алфавите»? Девочки усвоили сразу, мальчикам ещё раз объяснили в армии, только другими словами.

Потому и у взрослого «Я» застревает в горле, как комок разваренной манной каши. Ничуть ему не хочется становиться «Я», не говоря уж про «Азъ». Хочется в большое единое «Мы», в мычание, безликое и бесконечное, выстроенное ровными рядами, накрепко скреплённое, безгласное.^{1...безгласное... – тут требовалась бы ссылка на философские труды и социологические исследования по теме, но, подойдя к ней вплотную, философы и социологи лишь вздыхают и уходят читать плохо переведённого Аристотеля.} Это Шварценеггер, перед тем как спасти мир, представляется: «I am». Наш переводчик тут же поправит его: «Меня зовут….»

«Меня зовут….» – так говорит наш человек, сам себя вовсе никак не называя: «они» его, безымянного, зовут. И ведут, и приказывают, и задерживают зарплату, и отключают отопление.

Но и те, кто приказывает и отключает, тоже говорят о себе «Мы». Выходят плохогнущимися ножками на трибунку и неуверенным голоском звучат обезличенно: мы приняли решение… Боятся они быть «Я», опасаются: хорошо звать себя «Я» на пиру и на миру, да каково на плахе? И теперь от всех семи холмов до самых до окраин не найти того, кто звался бы этим именем, «Азъ» или «Я». И в этом не словари виноваты, пометившие «Азъ» как «устар.», и не воспитательница, что «якать» не велела.

Это язык, сам язык наш, дом бытия духа,^{2...дом бытия духа... – см. Мартин Хайдеггер. «Письмо о гуманизме» (подготовленный для публикации в 1947 г. текст письма французскому философу Жану Бофре в связи с появлением в 1946 г. брошюры Ж.-П. Сартра «Экзистенциализм и гуманизм»).} отказывается работать с нашим самоназванием – не с чем.

Нет предмета для таких слов.

Некого называть.